«Я больше не могу, их так много, так много!». Минчанка рассказала о своем опыте диагностирования COVID-19

Интернет-пространство заполнено комментариями и советами, как лечить ковид, какие меры безопасности и так далее. А на самом деле никто толком не знает, что это за напасть. И страшно всем.

Позвонила женщина, у которой мы покупали овощи. Сказала, что она лежит в больнице с ковидом. За пару дней до этого я к ней заходила. Мы в то время находились в военном городке. Через два дня у меня поднялась температура и давление до критических отметок.  Всю ночь сбивали то одно, то другое. На следующий день вызвали врача из местной амбулатории. На том конце провода нам настоятельно порекомендовали идти на прием к врачу.

Мы настояли на вызове врача на дом. Пришла заведующая амбулаторией. Я предупредила, что у меня контакт первого уровня с ковидной больной, на что она фыркнула: «Чего вы так боитесь этого ковида?» Она померила у меня температуру и давление. Высказав возмущение, что я не пришла на прием в амбулаторию, посоветовала принимать антивирусное, а если температура будет больше 38° – принимать азитромицин.

Муж сходил в аптеку, купил ремантадин (антивирусное) и азитромицин (антибиотик), и я начала лечение. Не помогло. Два дня болела голова и глаза, а потом как замерло. Боли нет, только слабость, тошнота, диарея и отвращение от еды. Температура с утра 37,3° – 37,6°, а вечером неизменно 38° и более. На пятый день приехал лаборант и взял кровь из вены на анализ. На следующий день нам сообщили, что ковида у меня нет. Каждый день самочувствие ухудшалось, и мы уехали в Минск.

Все утро дозванивались в поликлинику, чтобы вызвать врача. Пришла интерн, и сказала: «Пейте азитромицин и полощите горлышко». Выписать больничный она не имела полномочий, направления на рентген и ПРЦ-тест тоже. «Идите на прием, – сказала она мне, – все это выпишет врач». «Как я могу сидеть под кабинетом час или два в живой очереди, если у меня температура, высокое давление, диарея и без сомнения ковид?» – спросила я. Она только пожала плечами.

Видя, что ситуация только ухудшается, мы надели маски и поехали в поликлинику при военном госпитале. Там простояли в очереди в кабинет, где шел прием температурящих, почти три часа. Казалось, я вот-вот упаду в обморок, но уходить без рентгена и назначенного лечения не имело смысла.

Рентген показал, что воспаления нет, а анализы показали повышенные в два раза протеины С. Порекомендовали: «Пейте антибиотики. Раз одни не помогает, пейте два наименования». И предложили пересдать анализы. Через два дня стало хуже, не хватало воздуха, хотя кашля не было, только температура. Обоняние у меня не пропадало, наоборот, обострилось.

Вызвать врача оказалось невозможно, и я позвонила главврачу поликлиники. После моего звонка врач пришла довольно быстро. Она проверила кислород в крови и сказала, что все более-менее, а диарея – это от таблеток. Мы стали пить лекарство для желудка, но ситуация не улучшилась. Я слабела, меня знобило, есть не могла, еда казалась противной. Особенно конфеты, которые я до этого обожала.

Температура держалась, каждый вечер ртуть ползла по шкале термометра все выше и выше. Я слабела на глазах. Тогда мы снова вызвали врача. Померив сатурацию (оказалась 92), она вызвала «скорую». Меня отвезли в госпиталь, пока делали анализ крови и рентген, я едва не потеряла сознание. Оказалось, что у меня воспаление легких.

– Вы когда болели ковидом?» – спросила у меня врач, рассматривая мой экспресс-анализ крови.

– Сейчас болею, – ответила я.

– Я имею в виду, когда болели до этого? – уточнила врач.

– Раньше не болела, болею сейчас, – снова сказала я.

– Но у вас выработались антитела G!

– Возможно, у меня уже тринадцать дней высокая температура.

В госпитале я провела 8 дней. Капельницы, уколы, таблетки. На третий день температура спала – 36,3°. У моей соседки – 35°. Пониженная температура почти у всех. Уколы гепарина в живот. Живот стал сплошным синяком. Стали тянуть вены на ногах, сказали – это от гепарина. Врач заходил раз в день, медсестры – несколько раз. Медсестры не ходили, они бегали в своих костюмах, запакованные, как космонавты. В отделении было 60 человек. И всем нужно было ставить капельницы, делать уколы и т.д. У нас было отделение с больными средней тяжести. «Тяжелые» были этажом выше.

Иногда вечерние капельницы ставили в 11 часов вечера, иногда – в 12 ночи или в час, один раз – в три ночи. Маленькая, хрупкая, молоденькая медсестра искала мои спрятавшиеся вены и уговаривала потерпеть. А потом она шла ставить капельницы дальше, в соседние палаты.

Была ночь, и я услышала, как она кому-то на коридоре пожаловалась: «Я больше не могу, их так много, так много!» – и горько заплакала. До сих пор наворачиваются слезы, когда вспоминаю эту девочку, тихонько плачущую ночью в пустом коридоре. А потом она пошла ставить капельницы дальше.

Меня выписали на восьмой день с формулировкой «продолжает болеть». Пить ксарелто полтора месяца после выписки. Эта инструкция пришла в день моей выписки. Такое чувство, что руки выше кисти туго забинтованы, хочется снять повязку, но это просто ощущения.

И вот уже три дня я дома. По моим подсчетам это 22 дня болезни, а врачи считают с первого положительного теста, значит 12 день. По утрам температура и давление падает. Вечером поднимается. Сказали, что колебания температуры от 35° до 37,5° еще будут. Порезала палец. Остановить кровь не просто, это результат кроверазжижающих. Прижала и держу ранку более 4 часов. Предписано: до 24 ноября из квартиры не выходить, иммунную систему не стимулировать. Она выложилась по полной, вырабатывая антитела. Что будет дальше – не знаю. Пока – слабость.

Валентина  Быстримович

Фотографии из открытых источников и носят иллюстративный характер