Включайся!

Как вы отреагируете в кафе на официанта в инвалидной коляске? Такой неожиданный вопрос ничего не подозревавшим прохожим задали в своем видеоопросе разработчики Информационной стратегии Беларуси по полноправному включению (инклюзии) людей с инвалидностью в общество. По сути, смоделировали ситуацию инклюзивного общества, которое мы, журналисты, своим читателям старательно проповедуем. Получается так: инклюзия в обществе представлена пока лишь непосредственно понятием (которое было знакомо лишь одному респонденту), воспринимать человека с инвалидностью на равных уже правильно («официант в инвалидной коляске ведь, в принципе, такой же человек, как и я»), но, например, чаевых бы мы ему больше оставили, потому как сострадательно это все.

Мне любопытно и волнительно наблюдать, как меняется восприятие человека с инвалидностью в обществе. Как меняется терминология, которая это восприятие выдает. Еще лучше – обсудить это с экспертом. В данном случае с психологом, руководителем рабочей группы по разработке Информационной стратегии Беларуси по полноправному включению (инклюзии) людей с инвалидностью в общество Сергеем КРУЧИНИНЫМ.

– Наше восприятие проходит определенные стадии. Что сейчас происходит с принятием человека с инвалидностью в обществе?

– Во-первых, всегда какое-то явление возникает вновь. И впечатление, которое получено в первый раз, самое сильное. А если постоянно есть подтверждение, только усиливается. Соответственно, наше сознание отметает вещи, которые не подпадают под сложившийся образ. Раньше людей с инвалидностью не было в обществе, они сидели дома – и это всех устраивало. Устраивало тех, кто не относился к ним. Более того, естественен для человека механизм отрицания: не похожее на меня даже на биологическом уровне отодвигается – эффект белой вороны. И когда люди с инвалидностью стали заметны в обществе, естественно, реакция была очень бурная.

Но человек же не рождается с этими стереотипами. Когда ребенок видит человека, непохожего на него, и он уже понимает эти отличия, у него возникает вопрос: что случилось, почему он такой? Я сам неоднократно слышал, как в транспорте мамы объясняли: вот он себя плохо вел, поэтому у него ноги нет… И эффект дал свои плоды.

Элементы цивилизации достигли и нас в этом плане. В нашем видеоопросе абсолютное большинство ответило, что они нормально отреагировали бы на появление официанта на коляске. Но я убежден, далеко не все так бы сделали. Если поведение еще не сформировано, то понимание, как нужно действовать, уже есть – это первый шаг. Белорусы – такие «немцы восточной Европы»: мы любим соблюдать правила.

Идет процесс расшатывания стереотипов. Понятно, что для людей более взрослых, пожилых этот процесс еще сложнее. Молодые люди, которые учились в инклюзивных классах, где были дети с инвалидностью, иначе на это реагируют. Нужно думать, что это будет игра в долгую. И процесс должен идти по двум направлениям. В первую очередь должны приниматься какие-то законодательные, административные меры, которые бы облегчили инклюзию – полноправное включение людей с инвалидностью в общество. Создание компенсаторных условий, которые бы ликвидировали отставание от абсолютного большинства: условно безбарьерная среда, употребление терминов, которые не вызывают стигму… А с другой стороны, средства массовой информации, любые информационные кампании продвигают новые образы. Для успешного функционирования человека в обществе нужны работа и полноценная коммуникация. Вот эти условия создаются государством и самим обществом.

– Насколько изменился, скажем, за последние лет пять образ человека с инвалидностью в глазах обывателя?

– Чем больше люди вступают в контакт с каким-то явлением, тем меньше они смотрят на это отстраненно. И подвижки есть существенные. Изменения должны произойти сначала у элит – в широком смысле, у людей, формирующих общественное мнение. С учетом особенностей нашего общества изменения представления о людях с инвалидностью у людей, принимающих решения, сыграет громадную роль. У нас общество патерналистского типа, и поэтому здесь возникает эффект: если так правильно, значит, так надо.

Если брать изменения законодательного характера, то, смотрите, страна приняла Конвенцию ООН о правах людей с инвалидностью, уже утвержден Национальный план по реализации Конвенции соответственно. Если вспомнить, что обсуждалось 5 лет назад, то больше характерна была интеграция, сейчас возник термин «инклюзия».

Более того, 5 лет назад у нас не было таких героев. За последние года полтора люди с инвалидностью стали фронтменами различных явлений. Я принимал участие в ток-шоу «Форум», когда приезжал к нам Ник Вуйчич, этот известный мотивационный оратор, человек с инвалидностью от рождения, у которого нет ног и рук. На «Форуме» был Алексей Талай, парень из Орши, который потерял руки и ноги в результате несчастного случая в 16 лет. Там был Саша Авдевич, который собирался только стартовать со своим путешествием на хендбайке по Европе. Там была Ангелина Уэльская, модель с ДЦП. Там были наши паралимпийцы, Людмила Волчек, в частности. Эти люди стали основной темой для передачи. Пример Саши Авдевича является мотивацией не только для человека с инвалидностью, но для любого человека. Алексей Талай – хороший мотивационный оратор для всех.

– Отрицательные изменения есть в восприятии?

– Например, на то же путешествие Саши Авдевича были и такие реакции: «понятно, ему помогли, а вот лучше бы какой-нибудь бабушке что-нибудь сделали…» Когда появляется новое явление перед нами, нужно как-то реагировать, выстраивать взаимоотношения, нужно меняться самому. Любые изменения по-разному воспринимаются. Понятия «комфорт» и «развитие» несовместимы.

– Возьмем терминологию как один из признаков перемен сознания. Много споров было о том, как называть человека с инвалидностью. От инвалида и человека с ограниченными возможностями до человека с особыми потребностями. На ваш взгляд, каким должен быть адекватный термин?

– Я считаю, во-первых, что он должен быть общепринятый. Не фетишизировать его. Сейчас принят термин «человек с инвалидностью». То же самое как не аутист, а человек с аутизмом и так далее. Любая терминология несет в себе особенности восприятия. Наш мозг реагирует во многом подсознательно: если на первое место ставить «люди», значит, и воспринимается – люди.

– Недавно столкнулась с тем, что термин «инклюзия» некоторых раздражает… Да и из видеоопроса видно, что для респондентов, если они не связаны с темой профессионально, «инклюзия» – чужеродное слово, не связанное с реальностью.

– Термин «инклюзия» плохо воспринимается. Если «из каждого утюга» будет звучать «инклюзия», пробьет, и понятие воспримут. Но будут возникать и другие, негативные, реакции. Я все-таки за более понятные термины, против которых не возникает у человека каких-то непонятных реакций. После программы ООН «Инклюзивная Беларусь» люди, участвовавшие в кампании, между собой, например, называли ее «Эксклюзивная Беларусь», хотя казалось, что термин прекрасно понят. Более того, слово само по себе не звучное для нашего языка. Поэтому обязательно пояснение. Много думаем, чем бы его заменить, но пока варианта нет.

– Не могу не спросить, как вы сами занялись темой инвалидности, как пришли к разработке Информационной стратегии по инклюзии?

– В 2010 году я начал разрабатывать Информационную стратегию по ВИЧ/СПИДу в Беларуси, и она получилась эффективной. Возникла идея параллельно разработать Информационную стратегию для людей с инвалидностью. Можно заниматься просто маркетинговыми стратегиями по продвижению каких-то товаров, но мне больше нравится продвигать вещи, которые создадут позитивные изменения в головах, сердцах, и это сделает общество лучше.

Юлия ЛАВРЕНКОВА

Фото из архива собеседника