«Умри, пока тебя ласкает жизнь»: памяти Сергея Шевцова

1 марта не стало Сергея Шевцова. Автора публикаций, которых из номера в номер ждали наши читатели. Сергей писал о жизни, о судьбах людей. Искренне, доступно, без прикрас. Вместе с героями своих публикаций он радовался их успехам, сопереживал. Как и подобает профессиональному журналисту, всегда честно признавался в том, что газета вряд ли сможет помочь в той или иной ситуации. Может только рассказать о проблеме, сформировать общественное мнение.

В откликах на статьи Сергея Шевцова читатели сопереживали вместе с ним, рассуждали, иные предлагали помощь героям публикаций. Помню случай, когда в редакцию пришел молодой человек. Его до глубины души тронул материал Сергея Шевцова о парне из Гомеля, который нуждался в экстренной операции на глазах. Анонимный посетитель попросил адрес парня, чтобы оплатить ему операцию. Не передать словами тех эмоций, которые пришлось испытать при сообщении об этой новости герою публикации. Операция была оплачена. А молодой человек так и не согласился назвать свои имя и фамилию. Благие дела, сказал он, делаются тихо и молча.

С Сергеем Шевцовым у нас было много общего. Училась с ним на одном курсе факультета журналистики. На втором курсе Сергей, женившись, перевелся на заочное отделение. После окончания университета распределился в Брагинскую районную газету. Когда случилась авария на Чернобыльской АЭС, переехал с семьей в Воркуту. Затем работал в логойской районной газете. Талантливого журналиста заметил главный редактор газеты «Звязда» Владимир Наркевич, который возглавлял издание в 2000-е годы. Лично приехал за Сергеем в Логойск и забрал в «Звязду». Тогда Сергей Шевцов и стал для меня открытием. Не пропускала ни одного номера с его материалами. И признаюсь, великой честью для меня и всего коллектива редакции газеты «Вместе!» был приход Сергея Шевцова в наше издание. С ним можно было поговорить на любую тему. Настолько он был эрудирован, начитан, любознателен. У него на все было свое мнение. Честное и благородное. Когда у меня случилось горе, погиб муж, он всегда говорил: «Надо жить!».

«Надо жить!» – говорила и я ему, когда в июле прошлого года он похоронил единственного сына. Он молча, по-мужски переживал свое горе.

Еще на прошлой неделе обсуждали с ним тему его следующего материала. «Сделай, как ты умеешь», – всегда в таких случаях говорила я ему. И он бы сделал.

В редакции ждал своего часа материал, написанный Сергеем. Он никогда не настаивал на его публикации. А я почему-то придерживала этот материал. То ли предчувствие, то ли нежелание бередить его еще незажившую душевную рану. И вот пришло время.

Сергей, всем нам будет очень не хватать тебя. Мы все тебя любим и всегда в своих сердцах будем хранить светлую память о тебе.  Надо жить!

Жанна Каноплич

Умри, пока тебя ласкает жизнь

Странным образом, «дзяды» и по-русски, и по-белорусски пишутся одними и теми же буквами. Нет ли тут какой-то особой связи?

Сначала я хочу процитировать Василия Шукшина. Отрывок из его рассказа «Два письма». Итак: «Человеку приснилась родная деревня. Идет он будто берегом реки… В том месте – затон. Тихо. Никого, ни одной живой души вокруг. Деревня рядом, и в деревне тоже как повымерли все. «Что же это такое – никого нет-то?» – удивился человек. Бросил камень в воду. Он беззвучно утонул. Человека охватил страх. «Что-то случилось», – подумал он. И не мог больше уснуть».

Человек только подумал о смерти. И не мог больше уснуть. Раньше в молодости я любил бывать на кладбищах. Что-то тянуло – не могу сказать что. Может то, что там осталось все свое. Все родные. Поэтому первым делом я вспоминаю кладбище в Тереховке Гомельской области. Месте, где я родился. Место, где лежат все мои родные: отец, мать, два брата. И другие дальние родственники. Всех я даже и не знаю. Лежат. А я даже приехать не могу. Дело не в отсутствии желания. Просто ехать не к кому.

Странное дело, в каком бы месте я ни оказался, всегда ходил на кладбище. Вот только на Западной Украине не бывал. Я там отбывал срочную службу в ракетных войсках. Старшина мне просто не дал бы увольнительную. То, что там кладбища очень красивые, – это я знаю, видел из окна машины, когда нас везли на дежурство.

Сильное впечатление оказало на меня Ваганьковское кладбище. Впервые оказавшись в Москве в начале 80-х, я пошел не на Красную площадь, а на Ваганьковское кладбище. Там могила Владимира Высоцкого. А сколько знаменитых фамилий оказалось кругом! Кажется, и Сергей Есенин был рядом.

Точно не помню. Давно все это было, в прошлом веке… Я пишу, а магнитофон продолжает крутить рок-баллады. Очень печальная музыка. И человечная. Как раз к месту.
Побывал на Кальварийском кладбище. Оно мне хорошо знакомо. Когда-то, в том же прошлом веке, мы снимали квартиру неподалеку. И в свободное время любил походить по кладбищу. Например, почитать надписи на памятниках Скажем: «Ян Болеслав Луцкевич. Капитан войска польского. 1895». Сколько же лет этому кладбищу?

Читаю книгу «Минск. Страницы дореволюционной жизни». Кальварийское кладбище. Костел. Построен в 1839 на месте деревянного. Под его алтарной частью похоронен известный белорусский художник Ян Дамель. В 1899 году костел ремонтировался. Долгое время не работал. В послевоенное время стал первым католическим храмом Минска, где восстановлены католические и литургические обряды.

Выхожу и вижу объявление. «Парафия Восхождения Святого Креста. Пробощ Парафии кс. Андрей». Судя по всему, службы ведутся постоянно. И слава Богу!
А я иду и читаю надписи на памятниках. «Лидия Алексеевна Муравьева-Бодо. 1922-1950. Память сына, мамы, сестры, мужа». Или вот: «Ксендз Альберт Масальски» Все. Кратко и точно. А вот еще: «Полинька Полосика. 1946-1950».

Прохожу дальше и вижу объявление, подцепленное на решетку какой-то заброшенной могилы: «Согласно акту инвентаризации участков для захоронения кладбища «Кальварийское», настоящий участок комиссией Мингорисполкома признан неухоженным, а надмогильные сооружения ветхими. Требуем привести участок для захоронения и надмогильные сооружения в порядок. В случае невыполнения этого требования по истечении двух лет надмогильные сооружения могут быть демонтированы и утилизированы в соответствии со статьей 22 Закона Республики Беларусь «О погребении и похоронном деле». Администрация КУП «Спецкомбинат КБО».

Вот как. Сама могила представляет из себя ветхую, ржавую ограду и покосившийся крест. Без имени и без портрета. Кого привлекать? За что? Думаю, все, имевшие отношения к умершему (или умершей), сами давно лежат на кладбище. Как говорится, живым – живое, мертвым – мертвое. Каждому свое. Забота о погребении, устройство гробницы, пышность похорон. Все это скорее нужно живым, а не мертвым.

Сейчас я буду писать о том, о чем вообще не хочу писать. О смерти сына Андрея. Он умер в 9-й больнице в начале июля. Когда позвонили из больницы и сказали, что сын умер, я немножко ошалел. Как? Вот только несколько дней тому назад сидел в кресле – и все? Трудно было в это поверить. Но пришлось.

Немедленно были оповещены теща и сестра жены. Они живут в Смоленске. В общем, близко. Но теща – инвалид 2-й группы. Поэтому приехала сестра Галина. Она была деловым человеком, сумела все организовать.

Утром мы приехали в морг. К нам подошли, поговорили. Потом пришлось довольно долго ждать. Мы сидели втроем на креслах. Я, правда, предпочитал стоять. Или выходить на улицу, покурить. Между прочим, на улице было людно. То и дело подъезжали похоронные микроавтобусы. Стояли, ждали выноса тела. Выносили. Гроб грузили и уезжали. Морг работает в первой половине дня. По той простой причине, что ночью не хоронят. Плачущие родственники или молча стоящие – все это угнетало. Наконец, мы дождались. В ритуальный зал вынесли гроб с телом моего сына. Открытый. Чтобы мы могли взглянуть на него в последний раз. Честно признаюсь, я не заплакал.

Очевидно, отношусь к смерти сдержанно, по-мужски. Тут пришел священник. Прочитал заупокойную молитву. Мы все трое бросили крестики в гроб. Это нужно для чего? Задумался. И пришел к выводу: чтобы Бог не забывал о моем сыне.

Затем гроб закрыли и вынесли к микроавтобусу, поставили на полку. Мы все трое туда же, в микроавтобус. Как вы думаете, это приятно – ехать с гробом сына на какое-то далекое кладбище. Западное, километров двадцать от Минска?

Ну вот мы приехали. Кладбище было огромным. К месту захоронения пришлось добираться минут пять на микроавтобусе. На этом кладбище остается незаселенным только один кусок. Придется открывать новое. Может, и я найду там свой вечный приют? Кто знает…

Дальше было, прошу прощения, как в цирке. Бригада кладбищенских землекопов работала в бешеном темпе. Привозили очередное тело, землекопы тут скоро и с фантастической скоростью рыли могилу, быстро опускали гроб, аккуратно зарывали и ставили крест. И все. Родственники некоторое время стояли у могилы, потом их увозили на этом же микроавтобусе. Отмечать поминки, надо думать.

Все было так и у нас. Вынесли, дали попрощаться, раскопали могилу, закопали, поставили крест. Все это делается у нас как-то по-индустриальному, слишком профессионально. Никакой души, никакого чувства. И всем надо платить, даже священнику.

В заключение стоит привести высказывание Спинозы: «Свободный человек ни о чем так не думает, как о смерти, и мудрость его состоит в размышлении о жизни, а не о смерти».
Не хотелось мне об этом писать. Но журналист есть журналист. Простите…

Сергей  Шевцов