Невидимые раны. Пять историй жизни с психическим расстройством

Поддержи

Центр «Живая библиотека» и Клубный дом «Открытая душа» во время недели психического здоровья провели совместный онлайн-марафон «Шчырыя размовы». Почему стереотипы заставляют страдать молча? Как помочь себе и куда идти в трудную минуту? Пять героев согласились поделиться с «Вместе!» своими откровенными историями жизни с психическими расстройствами. Мы используем их настоящие имена и диагнозы, но не указываем фамилии.

Павел, биполярное аффективное расстройство:

– Диагноз был официально поставлен в 21 год. Но проблемы начались со школьной скамьи. Биполярное аффективное расстройство означает перемены в настроении, то есть, его резкие скачки.

В один период времени в течение недели мне нравились абсолютно все предметы. Я был просто полон энергии. Мир был в радужном свете. И я думал, что у меня нет никаких проблем. Иногда приходили мысли, что я смогу совершить великое открытие. Но затем все сменялось на депрессию. Я засыпал на уроках, у меня не было интереса к жизни, пропадал аппетит и эмоции. Я чувствовал себя зомби. Мой школьный психолог, который это должен был заметить, списывал все на стресс. Я и сам думал, что перенервничал на контрольной. Думал, что так живут многие люди.

Когда я учился на историческом факультете, на пятом курсе у меня случилась беда. Я проснулся в один день и осознал, что неудачник. Голова была тяжелой. Я даже не мог двигаться. В какой-то момент мне пришла мысль, что мне сейчас плохо и я так буду мучиться всю жизнь. Решил, что так продолжать не стоит.

У меня случилась первая попытка суицида. Но я боялся, что после моей смерти у родных и знакомых начнутся проблемы. И я написал предсмертную записку. Спасла меня из этой ситуации староста. Она позвонила узнать, почему меня нет на паре. Я ответил, что мне плохо и я уже, наверное, жить не буду. Мы с ней долго общались, и это мне помогло. Эти мысли ушли, но я боялся, что они вернуться.

/

Депрессия была очень тяжелой. Я ходил на учебу, как робот. Кое-как окончил университет и поехал на распределение в агрогородок работать сельским учителем. Там у меня и начались проблемы.

/

Я не мог справляться с работой. У меня были бессонница, панические атаки. Я понял, что нужно что-то делать. И ближе к концу своей отработки я начал подозревать, что у меня есть проблемы с психическим здоровьем. Я начал заниматься самолечением, читать Википедию. Под мои симптомы подходили многие болезни. И от этого становилось только хуже.

Вскоре понял, что нужно идти к психиатру. Но было тяжело осознавать, что в таком возрасте, в 21 год, меня признают «психом». И действительно, местный психиатр сказал: мне нужна срочная госпитализация в РНПЦ психического здоровья. Я слышал про это место, что там лежат тяжелобольные люди. Меня это очень пугало.

В «Новинках» я пролежал около месяца. Мне подобрали лечение, и я почувствовал себя хорошо. Я вернулся работать в школу учителем. Про свое заболевание я рассказал администрации. Мне пообещали, что мой больничный лист положат далеко и я смогу отработать. Но слухи в агрогородке распространились быстро. И я столкнулся со стигматизацией психически больных людей.

Я был классным руководителем. Пришли мамы, сказали: «Мы не хотим, чтобы ты работал с нашими детьми, потому что ты можешь броситься на них с ножом». Хотя таких прецедентов никогда не было. Стигматизация продолжилась. Слухи дошли до местного священнослужителя. На одном из праздников он заявил, что у нашего молодого специалиста завелись бесы. Для меня это было тяжело, потому что на меня бабушки показывали пальцами.

Под влиянием общественности я прекратил пить препараты. Мол, я себя накручиваю. Возможно, я не болен и врачи ошиблись. Потому что мне уже было легче, после лечения. Когда я перестал пить таблетки, у меня появились мании. Я интересовался экологической темой, и в один момент мне пришло в голову, что лев в Минском зоопарке находится в опасности, и его надо спасти. Даже тогда, я не понимал, что это болезнь.

Маниакальная фаза повторилась. Я изучал историю Китая. И однажды решил поехать туда. Без цели. Меня просто тянуло туда. Я взял билет и отправился в аэропорт. Меня спасла тетя, которая позвонила мне по нейтральному вопросу: приехала и почти силой затолкала в машину. Тогда я вновь обратился к психиатру и попросил назначить лечение.

Я принял свое заболевание. Я осознал, что если бы обратился к специалисту раньше, то, возможно, и не мучился все эти годы.

Паша, шизоаффективное расстройство:

– Мой диагноз проходил целую цепочку метаморфоз. Сначала, в 18 лет, мне поставили шизотипическое расстройство, потом это было полиморфное расстройство, затем почему-то исправили на бредовое расстройство. Хотя когда я сам проверял по международному классификатору болезней, то по симптомам подходила шизофрения или шизоаффективное расстройство.

Лечение психических болезней симптоматическое. Многие врачи говорят, что в принципе не важно, какой диагноз стоит, вопрос только в подборе препаратов.

Я бы хотел сосредоточиться в своем рассказе на хронической усталости. Это появляется при разных психиатрических диагнозах. Но у меня это проявляется в достаточно экстремальной форме. Бывает состояние, когда я даже не могу читать книгу в течение 30 минут. Или интеллектуальной работой могу заниматься максимум 2 часа.

У меня достаточно быстрая истощаемость как физическая, так и интеллектуальная. Это делает меня достаточно глубоким инвалидом, несмотря на отсутствие инвалидности в карточке. Живя с этим, я выработал приемы, которые это состояние снижают.

В истощенных состояниях развивается сенсорная гиперчувствительность. Людей могут перегружать яркий свет, звуки, белый свет от дисплея. Для меня было открытием, что если я буду почти целый день находиться в берушах или звукоизолирующих наушниках, то это снизит нагрузку на голову. Из неочевидных вещей, которые переутомляли на работе, был шум компьютера.

Я стал уставать чуть меньше, но появилась визуальная чувствительность. Оказывается, то, насколько долго я могу читать книгу, зависело от цвета бумаги. Я купил себе блокнот с черными страницами и белую ручку. Это на какое-то время помогло прийти в себя и работать дольше.

Я тратил много сил, чтобы сдерживать агрессию. Я, вроде бы, спокойный цивилизованный человек, который абсолютно занудно в конфликтных ситуациях говорит: «Давайте все обдумаем». Но я тратил очень много сил, чтобы держать себя в руках. Мне помогали физические нагрузки. Еще я писал негативные мысли на бумагу, выплескивал грязь, которая в голове вертелась.

Елена, расстройство пищевого поведения:

– Глядя на меня, трудно сказать, что у меня есть проблемы. Но внешняя оболочка обманчива. Существует стереотип, что активный человек таковым рождается. В моей ситуации было по-другому.

У меня было расстройство пищевого поведения. Оно проявилось в 14 лет. И я связываю его с занятиями танцами, которые я резко бросила. Период становления у меня прошел с такими нарушениями: рвота, переедание, замкнутость, не хотелось чем-то заниматься.

Родители не знали, что со мной делать. Это были 90-е годы. Такая тема не поднималась. Сейчас это популяризируется, про это есть проекты. Мои родители думали, что меня сглазили. Яркая девочка жила – и тут нашла коса на камень.

А потом начали обращаться к врачам общей практики. Мне назначали медикаментозное лечение. Два года ушло на борьбу. Мое поведение было странным, я замкнулась в себе. И возникла мысль, что нужно показать меня психологу. Но я не признавалась, что делала с едой. И занятия ни к чему не привели.

Только в 19 лет я попала к специалисту по пищевому поведению. Пять лет прошли в прострации, хоть я и поступила на филфак БГУ. Я попала на прием к врачу Олегу Алексеевичу Горевскому. С этого момента мне поставили диагноз расстройство пищевого поведения, и началась работа. Олег Алексеевич меня сразу настроил, что это не будет быстро. К тому моменту я устала от эмоциональных качелей, замкнутости. Три года мне понадобилось, чтобы прийти в активное состояние.

/

Моя проблема возвращалась. Неуверенность в себе остается до сих пор. Я все время контролирую свой вес. У меня был период, когда появился резкий избыточный вес, а потом опять нехватка массы тела.

/

Когда я думала, что все позади, у меня уже было трое детей, проблема вернулась со страшной силой. Моя дочь занималась синхронным плаванием. Она достигала больших успехов. И я подумать не могла, что она начнет чувствовать себя неуютно, потому что я ее всегда поддерживаю. Я думала, что та история, которая была в моей жизни, была связана с тем, что родители меня не понимали.

В 10-летнем возрасте моя дочка стала терять вес. В ее 11 лет мы стали серьезно задумываться, что нужно что-то делать. Было видно, что она теряет вес, настроение плохое. Я сразу ее повела на прием в РНПЦ психического здоровья к Олегу Алексеевичу. Он дал контакты детского психоневрологического диспансера. Мне там предложили госпитализировать дочь в 4-ую детскую больницу. На меня очень давили родные, не понимали, зачем это делать. У нас есть стереотип, что в психиатрическом отделении происходит страшное. Но я проявила твердость, потому что понимала, с чем я могу столкнуться. Зная, как это тяжело и ломает всю жизнь, я положила свою дочь в больницу. Она лежала там два раза.

Сейчас ей почти 14 лет. Полтора года устойчивая ремиссия. Она занимается с психотерапевтом. Она оставила профессиональный спорт, потому что уже шла речь о спортивной карьере.

Я написала книгу о своей истории расстройства «Антиповесть не про анорексию “Деточка”». Скрывать и стесняться я причин не вижу. С этим можно жить и что-то делать.

Нонна, селфхарм:

– Я первый раз столкнулась с этим в 14 лет. Тогда был переходный возраст, гормональные изменения. Это все сильно воздействовало на мои эмоции и переживания. Иногда это становилось невыносимым. Казалось, что я не могу с этим справиться.

Я думала: если я сейчас себя порежу, то мне станет лучше. Отчасти это была возможность избежать психологической боли и сосредоточиться на порезах, что течет кровь, болит рука. Это был мой крик о помощи. Я не могла спокойно поговорить со своими родителями. Я хотела привлечь внимание.

В какой-то момент мне было так тяжело, что я расцарапала себе лицо иголкой: по щекам с обеих сторон. И этого было не скрыть. Но когда классная руководительница спросила, что это такое, я смогла отмахнуться и сказать, что меня расцарапал кот.

/

Селфхарм в подростковый период стал возможностью себя наказывать за свои яркие проявления чувств, которые мне не нравились и которые не хотела испытывать.

/

Позже я переключилась на другой момент. Я начала сильно обращать внимание, какое у меня тело. Для этого я использовала жесткие способы: низкокалорийные диеты, много физических активностей. Но результат был недолговечный. И в один день у меня случился срыв. Началось переедание, и за месяц-полтора я набрала больше 10 килограммов. Появился порочный круг: я ем, плачу, мне плохо.

Подростковый период, до моего поступления в университет, был совсем мрачным и тяжелым. После поступления не было моментов, когда я хотела себе навредить. Но два года назад, в 2018 году, я вернулась со стажировки своей мечты и опустила руки. Я чувствовала себя ненужной, никчемной. Тогда в руки мне попали сигареты, и я стала тушить их о себя. Это было способом выключить истерику и собраться, мобилизовать свои внутренние ресурсы. За две недели у меня было около двадцати ожогов. Проблема в том, что это становится привычкой. И чтобы добиться эффекта, как в первый раз, нужно все больше и больше ожогов. Тогда я обратилась за помощью.

Селфхарм – это последствия чего-то более тяжелого. Я не стесняюсь своих шрамов, когда их видят люди. Сейчас для меня это вроде обряда.

У меня много пирсинга. Я заметила, что когда чувствую напряжение, то появляется мысль: «Хочу еще что-то пробить». Есть же некоторые теории ученых, которые воспринимают пирсинг и татуировки, как часть селфхарма. Это отсроченное желание боли.

Татьяна, обсессивно-компульсивное расстройство: 

– Болею я с детства, но узнала об этом в 18 лет. Первые проявления болезни начались достаточно рано, в года 3-4. Поняла я это лишь в 18 лет, когда впала в депрессию и обратилась к психотерапевту. До этого я думала, что у меня плохая жизнь, мне не везет, люди плохие. Оказалось, что я постоянно опаздываю, не потому что ленивая, а потому что мне надо пройти свои ритуалы.

/

Мои родители постоянно ссорились, были скандалы. Психика защищалась, мой мозг придумал те вещи, которые я как бы могу контролировать.

/

В детстве в комнате у меня всегда был идеальный порядок либо полный беспорядок. У меня были две крайности: все идеально или я ничего не делаю, потому что нет сил.

Первый раз я обратилась к психотерапевту в государственную поликлинику. Но там заведено так, что первые 45 минут ты рассказываешь, а в другие сеансы тебе просто выписывают рецепт. Этот вариант мне не подошел.

Сейчас у меня полтора года личной терапии по направлению гештальт, несколько месяцев я занимаюсь с когнитивно-поведенческим терапевтом. Благодаря психотерапии употребление всех моих препаратов, которые я принимала раньше, снизилось до минимума. Еще я посещаю группу созависимых.

Я очень жалею, что не знала о таком заболевании раньше. Чувствую, что очень много упущено. Если бы раньше начала терапию, то было бы легче.

P.S. Если Вы захотите связаться с одним из героев или героинь, то обращайтесь на электронную почту нашей редакции: wmeste@tut.by, или к координаторам Центра «Живая библиотека»: human.library.belarus@gmail.com.

 

 

Елена Водолазская

Фото из открытых источников

Присоединяйтесь к нам! Telegram Instagram Facebook Vk

Комментарии

Авторизуйтесь для комментирования

С 1 декабря 2018 г. вступил в силу новый закон о СМИ. Теперь интернет-ресурсы Беларуси обязаны идентифицировать комментаторов с привязкой к номеру телефона. Пожалуйста, зарегистрируйте или войдите в Ваш персональный аккаунт на нашем сайте.


Exit mobile version