Надо жить!

Нине Константиновне Тумко я звонил 25 января. Как раз в день рождения Владимира Высоцкого. Понятно, на канале «Беларусь-3» шла передача о нем. В частности, о его белорусском происхождении. Надо сказать точнее – о его белорусско-еврейском происхождении. Прапрадед Высоцкого был евреем. Ну а потом произошло слияние двух национальностей – белорусов и евреев. При чем здесь Нина Константиновна? При том, что она, как и Высоцкий, всю жизнь поет. Была на последнем Международном фестивале творчества инвалидов в Витебске в дни Славянского базара, спела, как говорится, с чистого листа, без подготовки. Какое место она там заняла, я не спрашивал. Да и зачем? Нина Константиновна Тумко инвалид 3-й группы, ей 65 лет. Главное – не победа, а участие. То, что я звонил 25 января, не знак ли Божий?

***

Разговора с Ниной Константиновной по принципу «вопрос-ответ» не получилось. Правда, я об этом не жалею. Был монолог. Нина Константиновна говорила, а я слушал. Удалось задать два-три уточняющих вопроса, и все. Вместе с тем я понял главное: Нина Константиновна чувствует себя одинокой, ей сильно не хватает самого обычного человеческого внимания. Она и сама это подтвердила в конце, поблагодарив только за то, что я позвонил и выслушал ее. Так что нам остается послушать Нину Тумко. Ограничусь только небольшими комментариями.

«Я родилась в деревне Большие Аровичи Столинского района 14 декабря 1951 года. Знаете, я хорошо помню, что моя мать очень хорошо пела. Ну вот, я слушала и потихоньку песни запоминала, пробовала сама напевать. Мне это очень нравилось. Брат мой родился в 1954 году, лежал в люльке. Я уже была большая, укачивала его. А как укачать? Песенки напевать. В семье у нас было шестеро детей. Брата моего звали Гриша, он потом стал художником, уже умер. Мать наша была очень трудолюбивая и нас приучала к работе. Мама каждому давала задание: вот тебе то и то сделать, а тебе – это. Помню, как дерюжками носили траву домой. В колхозе тогда было тяжело, а семья была большая. Косить особо не давали, вот мы и косили, где придется.

Я с детства очень любила петь. Бывало, пойдешь за щавелем, пока собираешь, все песни поешь, я их уже много знала. В деревне меня уже узнавали: «Это Нинка идет и поет». Знаете, я с самого детства мечтала петь на большой сцене. У моей мамы был сильный голос. Видно, и мне все это передалось по наследству. Мама была дояркой, работала на ферме. И когда ехали на дойку, мама всегда была первой солисткой. В общем, я мечтала о большой сцене. А получилось у меня в жизни так…»

Тут пока прервемся на время. Тогда в белорусской деревне большая семья была обычным делом. У моей матери в семье было тоже шесть человек, у отца было пять сестер и братьев. Как говорится, все вышли в люди, не было неудачников. Большая семья – это большой коллектив. Как и в любом коллективе, шло соревнование между его членами. Каждый старался сделать лучше других. Это нормально. В результате выигрывал весь коллектив, то есть вся семья. Думаю, и даже уверен, что в семье Нины Константиновны все было так же. Однако продолжим слушать Нину Тумко.

***

«Окончила я десять классов средней школы и хотела поступать в музыкальное училище на хоровое отделение. Сказать, что училась отлично, не могу. Оставалось мало времени на учебу. Чтобы нормально жить, надо было работать. Да и мама заставляла. За это я ей благодарна, умение работать мне теперь очень помогает.

Я когда-то услышала песню «Русское поле». Она меня потрясла своей глубиной. Я поняла: это мое! Правда, на Славянском базаре я ее не пела. Песню эту я услышала в молодости и тут же выучила, тютелька в тютельку. Но на хоровое отделение поступить мне не удалось. Поступала также в педагогический институт, на факультет литературы и языка, да не прошла. Мой классный руководитель Василий Петрович про мои таланты знал. Он пришел ко мне и рассказал, что в Минске, на улице Калиновского, открываются курсы хорового пения при Министерстве культуры. А когда я приехала, то оказалось, что всех желающих уже набрали. Зато я там проверила свой слух и чувство ритма. Мне сказали, что ритм у меня идеальный, и взяли меня на танцевальные курсы. Я их закончила, мне предложили идти на хореографию. Но вот понимаете, я в Минске скучала, тянуло меня домой. Если можно так сказать, я рвалась на поле, поработать.

Мои подруги шли на танцы, а я сидела и вышивала, так мне было легче. Я шить очень люблю. А работать меня направили в клуб деревни Стахово. Я там развернулась, обо мне заговорили. Помню, приехала комиссия из района проверять работу клуба. Посмотрели на мою работу да и забрали в районный отдел культуры. Была я там заведующей автоклубом. Мы выезжали в колхозы района, пели прямо на полях, во время уборки…»

Как видим, в те времена это был обычный путь способного человека. Тебя заметили, выдвинули, началась карьера. Можно сколько угодно ругать то время. Да я и сам ругал. Теперь мне что-то не хочется. Тут нужно все хорошо взвесить: сколько было минусов в то время, а сколько плюсов. А уже потом делать выводы. Что касается меня, то я состоялся как журналист именно тогда.

***

«Потом я поступила на заочное отделение Гомельского музыкально-педагогического училища имени Соколовского. Когда работала заведующей клубом, вышла замуж. Подумали вместе с мужем и решили ехать на Урал по комсомольской путевке. Это был Коми-Пермяцкий национальный округ, а село называлось Устилайка. Там я работала заведующей клубом, а муж пошел на лесоразработки. Я там организовала хор. Надо сказать, он был популярный, все ходили. Мы давали концерты в больнице, детском саду, где только было помещение.

Вышел у меня там неприятный случай. В клубе была библиотека. Я приняла ее, не проверяя, поверила на слово. Простая я была, людям верила. Правда, потом мне это вышло боком. Когда мы решили возвращаться в Беларусь, мне пришлось сдавать свое хозяйство, в том числе и библиотеку. И выяснилось, что не хватает книг на 1 000 рублей. Сколько тогда стоили книги? Копейки. В деревне, конечно, об этом узнали. И понимаете, так меня там любили, так уважали, что люди стали нести свои книги. И все кончилось хорошо. А местный комсорг написал про меня в газету. Всю недостачу покрыли, мы уехали домой, в Столин, к маме. Начала работать по своей специальности. Получила квартиру, родилась дочь Ирина. В Гомельском училище я заочно училась пять лет. Мне там предложили учиться дальше. Но я подумала и… отказалась. У меня ведь семья была, работа. Пошла я работать в детский сад. В клубе места не было. В Столине с работой было туго и тогда, а в 90-е годы начались сокращения. Предприятия закрывались, работы не было….»

Странным образом судьба Нины Константиновны и моя чем-то похожи. В принципе, разница в возрасте не такая уж и большая, всего девять лет. Жили мы в середине 80-х в Республике Коми, это рядом с Уралом. Правда, уехали мы туда из чернобыльского Брагина, как говорится, почувствуйте разницу. Но и на Урале я бывал, и тоже в леспромхозе. Мне там совсем не понравилось, поэтому быстро вернулся домой. Что касается Столина, да и любого провинциального белорусского городка, то работы там действительно почти нет. Это уже хроническая болезнь белорусской глубинки. Не хочу рассуждать об этом вскользь, поэтому просто промолчу. Важно то, что эта проблема есть…

***

«В Столине работы в клубе не было, но я все равно организовала хор при детском саду. Мы ездили на заводы, выступали перед рабочими, нас любили. Да что тут говорить – я отдавала работе все силы, всю душу. И вот тогда я серьезно заболела. У меня появилась опухоль мозга. Дело было серьезное. Я обследовалась в поликлинике, мне сказали, что необходима операция. Я была в таком состоянии, что в Минск меня вез муж. В Минске меня тоже обследовали и подтвердили: надо делать операцию. Меня определили в девятую больницу. Ну, вы понимаете, поговорила с другими людьми, узнала обстановку. И мне рассказали об одном мальчике. Ему делали похожую операцию, а он умер прямо на операционном столе. Я испугалась, честное слово. Отказалась от операции. Сначала мне дали 2-ю группу инвалидности, тогда я не работала. После операции 2-ю группу сняли, теперь у меня 3-я.

Знаете, я сама определила онкологию. Не знаю как, но определила. У меня уже была третья стадия. Мне предложили сделать в Минске операцию. Я согласилась. Операция длилась почти четыре часа. Сын Геннадий был со мной, он очень сильно переживал. Ему сказали, что я могу умереть во время операции, потому что слабое сердце. Да я и сама это знала. И вот сын пошел в монастырь, на коленях молился за меня, просил Бога помочь мне. И вымолил у Бога помощь мне – я осталась жива…

Сын в рассрочку купил машину, возил меня. У меня было такое состояние, что я квартиру переписала на дочку. А сын жил у тещи, однако сумел купить квартиру. И вот он привез меня к себе домой, посадил на диван, целовал мне руки, ноги. Потом сказал: «Да, я люблю свою жену, но тебя больше». Вот как он сказал. И еще сказал: «Если ты не выживешь, то и мне нет смысла жить…»

Вот так я и выжила. Сын Геннадий, между прочим, закончил институт культуры. Преподает в музыкальном училище. Он с семьей живет в Пинском районе, часто приезжает ко мне. И я говорю: это мой сын, моя кровь. Знаете, я в Бога верю. Мне рано умирать, я еще дерева не посадила. За 8 лет, что лечилась, успела построить дом. Все восхищались…»

И опять нахожу в нашей судьбе много общего. Дело в том, что я и сам прошел через две операции именно в девятой больнице. Она мне хорошо знакома. Кстати, и мне рассказывали про этого мальчика, который умер во время операции. Больше того – я об этой операции даже писал. Правда, в другой газете и в другое время. Но это, тем не менее, было. Подтверждаю. Эту операцию делал известный нейрохирург, но мальчик все же умер. Лечение не столько работа, сколько искусство – это старая мысль. Ни поддерживать, ни опровергать я ее не буду. Мне кажется, тут и искусство, и работа одновременно…

***

«Мне 65 лет, но петь я все равно люблю и пою. Мне не нужны деньги, не нужна слава, я просто хочу петь. Правда, в Столине предложений маловато, почти нет. Один раз, правда, была в больнице, пела для больных. Хорошо меня встретили. А мне этого мало, я хочу больше. Где угодно, хоть в колхозе. Понимаете, это моя природа, по-другому я не могу. Такой характер…

Приглашали меня на фестиваль в Брест. Ничего, спела и заняла первое место. И вот однажды меня пригласило Столинское общество инвалидов. Предложили ехать на «Славянский базар». А я ведь специально не готовилась к фестивалю. Да и потом, я никогда не солировала. Никакой фонограммы не было, а начинала я петь даже без музыки. 10-15 песен я могу спеть. Вот только здоровье неважное. Уже с рукой что-то плоховато. У меня ведь лимфоузлы удалили. Да и с ногами плоховато. Но я буду жить столько, сколько захочу. У меня и теперь каждая минутка распределена…

Возле Столина есть новый поселок, там дома строят люди. И однажды я там гуляла. Места очень красивые, лес на горизонте, поля. Иду и вижу, что на земле много мусора, строительство – это я понимаю. Так ведь люди не убирают его! И я стала ходить по хатам. Заходила, славила Бога и говорила людям: надо убрать мусор. Бог нам дал такую красоту, а вы ее хотите изгадить. И кому я говорила, те меня послушали, перестали мусор бросать. И я говорю себе: Бог меня услышал. Бог мне дает силы жить и петь…»

Вот вам краткая история жизни Нины Константиновны Тумко, инвалида 3-й группы, певицы, участницы Славянского базара. Положение у нее тяжелое: болезни, слабость, возраст. Тем не менее она до сих пор хочет и может петь. Думаю, она правильно сказала, что проживет столько, сколько захочет. Ведь, если разобраться, срок жизни человека зависит не только от природы, но и от человека. Скажем так: хочешь жить – живи. А больше мне добавить нечего…

Сергей ШЕВЦОВ

Фото Нины КАЗЛЕНИ