Чтобы быть красивыми людьми
О гостях в мастерской возвещает колокольчик. Заходишь – немеешь, хорошо, если не забываешь поздороваться. Вообще, как вести себя в мастерской скульптора, когда на тебя свечу наводит бронзовый Федор Достоевский, смотрит из-под кисти прозорливо Леонид Щемелев, оценивает тебя деревянный архангел Михаил? А перед тобой тот, чьи руки их всех создали. Перед тобой Александр Ботвинёнок. Мастер дерева, мрамора, гранита, бронзы. Неповторимый в открытии инкрустировать деревянную скульптуру соломкой. В этом и его белорусскость, и неугомонность творческого искания. Лауреат специальной премии Президента Беларуси в области изобразительного искусства. Член Союза художников. Чуть более года как еще и член Белорусского общества инвалидов, к сожалению, не из солидарности, а по судьбе. Но для студии Минской городской организации инвалидов «Палитра радости» эта встреча стала ценнейшей.
Многие его герои тяжело задумались, приняли нелегкое решение, замерли в творческом действе, в каждом чувствуется внутреннее стремление. А большинство его женщин просто наслаждаются жизнью. Когда мы смотрим на полотно или скульптуру, хотим встретиться взглядом с художником, а в глазах автора хотим заметить взгляд Бога. Ну а я просто спрошу, как отражается Александр Ботвинёнок в своих скульптурах, почему нет до сих пор в Беларуси памятника Василю Быкову и как меняет травматический опыт человека его искусство.
— Вот недавняя работа, – Александр Владимирович указывает на изогнутый стан девушки, скидывающей халат. – Вырезал из дерева, а белье и волосы сделал из соломки. Это мама сыну заказала скульптуру ко дню рождения. У меня было три натурщицы, и что-то все заболевали. Не потому что холодно в мастерской было (а под монументально высоким потолком мастерской, этим чуть-чуть напоминающей колодец, после отключения отопления действительно холодно), а может, что первый раз позировали. Может, стеснялись, а это ведь просто работа, хотя она достаточно сложная. Я могу и на улице подойти и предложить: а вы не хотели бы попозировать. Натурщица мне помогает сосредоточиться. В работе нет конкретной натурщицы, есть нюансы, которые взяты со всех.Мне кажется, задача искусства – показывать естественную красоту жизни. Иногда замечаю: подходят к моим работам, смотрят, и людям очень нравится, но они иногда стесняются этого, потому что им не говорили, что это хорошо. Женская красота, мужская красота, которая естественна для человека. Их стараются высмеять и назвать порнографией.
У нас в Минске сейчас маловато скульптуры, которая бы красила нашу жизнь. Вот возьмем самую простую вещь: не делаются сейчас скульптуры, посвященные красоте семьи, красоте любви. Сейчас есть бабушка с семечками, вор Шура Балаганов в Бобруйске. Вору-неудачнику памятник. Мы смеемся над самым сокровенным.
Мои работы должны нести какой-то духовный позитив. Я сам с Браслава, это прекраснейший город, просто изумительный – я знаю, что такое красота. И поэтому мне есть что сказать и показать. Для меня, например, позитив – это любовь к родине, любовь к детям, внукам. Самое простое. Например, у меня барельеф «Купание младенца». Это я когда-то купал сына маленького, увидел, как красиво складки легли, и сфотографировал. Прошло 20 лет, и я сделал такую композицию. А скульптур таких много? А вот и нет! Дети – это самое священное. Сейчас внуки – бегают, радуют меня. Вот это и есть счастье.
Два внука и внучка у меня, – голос сразу изменился, в нем зазвучала улыбка, – На день рождения сын и двое внуков из Москвы приезжали. Молодцы, очень работящие. Внуки работящие: спортом занимаются профессионально. Ушу. Я сам занимался каратэ, и восточная философия мне очень сильно помогла в жизни. Она помогает быть устойчивым, спокойным, потому что эмоции чаще всего мешают. Когда делаешь работу – да. Но когда общаешься с человеком…
Моя мать была инспектором районо, а отец – учителем сельским. И они никогда не заставляли меня кем-то быть. Они спрашивали: а чего ты хочешь? В силу того, что родители были очень заняты, мне приходилось в продленке быть, занимался в авиамодельном, в рисовальном кружке и все время был при деле. Когда в Минске открывалась республиканская школа-интернат по искусству (ныне гимназия-колледж искусств имени Ахремчика), решил поступать. И я с учительницей летом, когда мои друзья ездили нырять, а я любил подводную охоту, сидел и рисовал. Я просто понял одно: ребенку нужно дать то, что он хочет.
Мне в жизни страшно повезло. Вот так не бывает. У меня был гениальный педагог в школе, от этого зависит все. Меня учил Леонид Григорьевич Давиденко. Человек без кожи, настолько чувствительный. Он настолько к нам, детям, был нежен, он говорил: ты художник, просто помни пластилин и посмотри, что получится. В институте был величайший Геннадий Ильич Муромцев. Он как профессионал был на кафедре одним из самых-самых, потому что закончил Ленинградскую академию, а там учили по царским еще правилам. Нас учил Анатолий Ефимович Артимович. И Анатолию Александровичу Аникейчику я благодарен.
В настоящее время я вижу, что образование стало хуже. Хотя бы в технологическом умении: люди от начала до конца не могут сделать работу. Сделай портрет из мрамора. То есть сначала вылепи, а потом механически его переведи, чтобы он был точным. Да, можно улучшать чуть-чуть, но сделать так, как в модели, они уже не могут, им это не преподают. Мало того, кто не учился у Муромцева, практически не знает, как лепить рельефы. Есть законы, которые открыли еще греки, но их-то знать надо. И вот эти знания потом помогают создавать то, что называется красотой. А когда ты не умеешь, ты будешь рассказывать, что это старье, а я сейчас сделаю новое. Проблема в том, что людям, которые выучились у академиков, теперь свою профессию даже передать некому. Потому что не приглашали даже преподавать.
Для меня мнения авторитетного не существует. Я часто просто зову друзей посмотреть на работу и люблю критику. Бывает критика профессиональная, а бывает злая, и я могу отличить. Чаще так: в работе что-то у меня не получается. Человек приходит, начинает критиковать – и я нахожу вариант, чтобы исправить то, что я и видел, но не знал, как исправить. И тогда я очень благодарен. Часто пример чужой дает тебе возможность. Я многие работы делаю именно таким образом. Смотрю, человек вот так изобразил эту идею, думаю: а я бы не так. А кто мне не дает выразить иначе?!
Сейчас в искусстве модно говорить «я выражаю себя». И люди некоторые даже не смотрят на работу, спрашивают: а что ты этим хотел сказать? Я уже это показал. В современном искусстве, когда оно стало бизнесом, исчезла духовная составляющая. Многие молодые художники прямо заявляют: да, мою работу надо объяснять. Когда я учился, мой преподаватель говорил так: если посмотрел на работу, и не ясно, что там, значит, ты не смог сделать свою работу. А сейчас получается, ты объяснил, почему ты взял деньги, грубо говоря.
Внешняя, формальная композиция должна влиять на человека так, как музыка и стихи. Есть интеллектуальные наработки человечества, и это мы видим в высочайшем искусстве, и этого достигнуть трудно. Когда достигнуть трудно, люди, может быть, пятятся назад, деградируют, не желая примерять на себя. Красотою будет мир спасен. Достоевского фраза, одного из моих любимых писателей. А если взять белорусского Достоевского – это Василь Быков.
Образы Достоевского проходят через всю творческую жизнь Александра Владимировича, начиная с отчетной работы в Академии художеств СССР. То же самое с Быковым – с 83-го, с дипломной работы. Мы оставляем черновой первый этаж мастерской – здесь пилится, режется, вырубается, что даже скульптуры накрыты пылевой шалью. На первом этаже лишь узенькое маленькое окошечко и электрический свет. На втором, под естественным светом, выполняется тонкая работа. Мы поднимаемся знакомиться с Василем Быковым. Года полтора назад шли разговоры, граничащие с уверенностью, что сцепивший в замок руки задумчивый Быков появится на ул. Румянцева, напротив Дома литератора. Работа делалась в сотрудничестве с архитектором Арменом Сардаровым. Но, кажется, признавать драгоценность писателя и для мировой литературы, и для белорусского самосознания в мемориале не собираются.
Вот последний вариант Быкова. Самое главное, что здесь выражен белорусский национальный стандарт. Эта звезда напоминает вход в Брестскую крепость, которая уже является символом. Все его творчество вышло из войны, и это главная моя идея. Это наиболее удачная моя работа сейчас. Площадь Победы – это культовое место, это наша гордость. Представьте, мы ставим возле площади Победы Василя Быкова. А Савицкого ставим с другой стороны, у сквера Янки Купалы. То есть война завершена, о ней даже написано и сказано вот этими двумя людьми. Это был бы яркий комплекс градостроительного порядка.
Деревянный Михаил Савицкий, худощавый и сострадательный, тепло-желтый благодаря соломке чуть отгородился руками от зрителя, держит кисти. Инкрустация соломкой – золотая идея Александра Ботвинёнка. Соломка делает эту скульптуру невыразимо родной, а образ – словно защищенным. И ее любит солнце.
Если бы мне дали возможность, я бы его сделал из гранита темно-серого, вот эти полосы свитера я бы заполировал, и они были бы темнее, как роба концлагеря. С Савицким я был очень хорошо знаком, мы дружили последние лет семь.
Вот есть у нас парк Победы. Василь Быков – это фронтовик, который прошел всю войну – нет памятника. Савицкий, герой Беларуси, был в концлагерях – нет памятника. У нас есть Машеров – это партизанское движение в Беларуси – тоже нет. Конкретному человеку, который и после войны сделал столько, что есть проспект Машерова. Да, говорить об этих людях в музее Великой Отечественной войны – это хорошо, но там документальная часть. А парк Победы – это эмоциональная часть. Нужно, чтобы в парке Победы были именно белорусские имена. Я не говорю про другие народы, просто мы живем в Беларуси и говорим за свой народ, не унижая других.
Вы знаете, есть скульптуры, которые мне в Минске нравятся, но почему-то они старые очень. Раньше не было бизнеса такого. Раньше объявлялся конкурс, и работы выставлялись во Дворце искусств на показ. Когда трагедия распада Союза случилась, заказов не стало. Искусство перешло в ранг бизнеса, а не идеологии.
В Минске нет памятника Короткевичу! Есть Кондрат Крапива, величайшая фигура и в театре, и в литературе, и как академик – и ему нет памятника. Вот так и убивается белорусская культура. Если у нас забрать прошлое, забрать гордость, что у нас останется?
Надо Михаила Савицкого рекламировать, надо рекламировать Леонида Щемелева. При жизни, да. Это нормально. Больше таких людей нет. Сейчас не принято про художников говорить, время такое.
Я делаю то, что не нужно государству. Я делаю идеологию и культуру. Меня удивляет: государство потратило на мое воспитание огромнейшие деньги, я учился в институте 6 лет за бюджетный счет, потом в академии 3 года – это 9 лет высшего образования. И нет востребованности. Потому что бизнесом я не занимаюсь, я занимаюсь только искусством: я не прошу, не требую, в конкурсах участвую, но опять же, конкурс – это же люди, а люди настроены на результат, а результат – это деньги. Вот смотрите, за границей у меня стоит три работы (парковые скульптуры «Афродита» и «Венера» в Турции и посвященный 20-летию Чернобыля «Феникс» в Германии). В Беларуси у меня стоит четыре работы (бюст Станиславу Нарбуту, открывшему первую больницу в Браславе, памятник Петру Мстиславцу в Мстиславле – в соавторстве с А. Чигриным, фонтан «Криница» в одноименном санатории в Минске, мемориал погибшим мирным жителям в годы Великой Отечественной войны в д. Трахимовичи Дятловского района).
Не правда ли, странное соотношение?
Вот, пожалуйста, рельеф «Белорусские мастера XVII века». Эти люди учились здесь у итальянских мастеров, но делали все с белорусским колоритом, они восстанавливали Москву после войны с Польшей. Здесь есть документальное: иконостаса кусочек, фрагмент колонны. И вот резчики за своей работой. Я показываю, что белорусам есть чем гордиться, не были мы никогда безрукими. Но это не востребовано, хотя в каталог музея Масленникова в Могилеве рельеф вставили на целый разворот. То есть хотели закупить. Судьба этого рельефа оказалась трагична. Во-первых, это было сделано в коммунистическое время. То есть показать этот рельеф тогда не могли, видите, – Александр Ботвинёнок указывает на икону, под взором которой работают его мастера. – Если бы убрать – да. Но… Когда я еще этот рельеф делал, я работал в полуподвале, сантехник приходил и вдруг, когда не увидел иконы, сказал: а все ж под Богом ходили. И я осознал: не могу я врать, как бы мне плохо от этого ни было. А потом пришло время, когда это никому оказалось не нужно. А это гордость за наших мастеров.
Александра Ботвинёнка уже ждет следующая работа – мемориальная скульптура на заказ. Вообще, частный заказ – это ныне такой способ существования мастера в искусстве.
Содержу мастерскую, как бизнесмен, настолько дорого. Получается, я, бесплатно работая, бесплатно делая свои произведения, показывая народу эти произведения на выставках, выполняю социальную функцию, а не заслужу даже пенсии. Проблема в том, что не занимается этим вопросом Союз художников. Он борется за наши права, а надо сотрудничать с государством. Когда мы начинали, у нас с первой выставки считался трудовой стаж. Когда идеология закончилась, эстетическое воспитание закончилось, мы оказались не нужны. И пенсия исчезла. И сейчас мой коллега Александр Чигрин, с которым мы в этой мастерской лет 15 вместе проработали, бедствует на 70 рублей, на минимальной пенсии. А ему ж еще не 65 лет, а 60. Человек работал каждый день в мастерской, делал вместе со мной скульптуры, выставлялся, лауреат премии Президента. Бросил, не выдержал, режет дома так что-нибудь.
Я как человек и как патриот своей родины все равно буду делать скульптуры. Мне недолго осталось. Но это не как черная мысль, а как руководство к действию. Я, конечно, рассчитываю, что я выздоровею, что у меня будет все хорошо. Я сейчас в очень сложном положении оказался в связи с болезнью, что ни о чем не думаю, кроме как найти силы, чтобы сделать. И я чувствую, что я готов сделать любое дело, которое я замыслил, причем сам. Потому что пришло время, когда я уже умею и знаю как.
Мне бы хотелось сделать программу именно в своем обществе инвалидов, в которое я вступил чуть больше года назад. Организация могла бы взять грант президентский. У меня есть детская тема. Если сделать композицию цветной, поставить возле детских домов, дети бы рассматривали и привыкали, что мальчик с девочкой дружат, а не дерется, что природа добра, что ангел охраняет. Чтобы вырасти хорошим, человек должен видеть хорошее. Думаю, Белорусское общество инвалидов поможет мне реализовать свои творческие замыслы. Когда узнал, что у вас проходят выставки за рубежом, подумал: я столько лет в Союзе художников, никогда на выставки не приглашали за рубеж.
Заболев, переосмыслил вообще свое положение. И я подумал: у меня все сложилось так, как я хотел. Да, я заболел, это случайность, допустим. Но я должен с этим жить, у меня выбора-то нет. И я просто счастлив, честно говоря, что я родился именно в этой стране. Потому что рядом со мной на гемодиализе лежали люди, например, с Украины, рассказывали: у тебя нет денег – все, ты уже покойник. Государство помогает остаться в живых, и операции бесплатные. Потому что операция, которую я жду по очереди, и она уже скоро подойдет, 60 тысяч долларов для иностранца. А пока диализ – трижды в неделю. (Александр Владимирович улыбается на мой сочувственный вздох.) Понимаете, я не делаю беспокойства из того, что нельзя изменить. Я меняю то, что могу. Вот поэтому я и занимаюсь искусством.
P.S. Вы можете увидеть 5 портретов авторства Александра Ботвинёнка уже в рамках экспозиции «Возможно все», выставка открылась 17 мая в минской галерее «Университет культуры», что на Октябрьской площади. Тогда же можете поздравить скульптора с юбилеем. 3 мая ему исполнилось 60.
Юлия ЛАВРЕНКОВА
Фото автора
Комментарии
Авторизуйтесь для комментирования
С 1 декабря 2018 г. вступил в силу новый закон о СМИ. Теперь интернет-ресурсы Беларуси обязаны идентифицировать комментаторов с привязкой к номеру телефона. Пожалуйста, зарегистрируйте или войдите в Ваш персональный аккаунт на нашем сайте.